— Мой знает, — гордо ответила Валентина, — и относится с пониманием.
— Ну и дурак, — с вызовом произнес Павел, — а ты, наверное, с пониманием относишься к тому, что он к девочкам с Тверской ходит.
— Пусть только попробует! — возмутилась Валя и скрылась в кабинке.
— Девочки, девочки! За работу, — забеспокоился Смирнов, — перерыва никто, кажется, не объявлял.
Девушки нехотя разошлись по своим рабочим местам. Жалко было уходить, так и не досмотрев, чем закончится эта забавная история. Хотя уже было понятно, что Ирине из «Сезама» придется уйти, а тем девушкам, которые скрывают от своих близких место работы, надо бы вести себя поосторожнее.
«Как хорошо, что, в сущности, никому нет дела до того, где и кем я работаю, — подумала Женя, присаживаясь на свой диван, — иначе я бы вся издергалась от постоянного напряжения».
Раздался телефонный звонок, и Женя, вздохнув, сняла трубку.
— Алло, солнышко, привет! — услышала она мягкий мужской голос и радостно улыбнулась — это был Морис. Его голос звучал словно музыкальная тема, уводящая Женю из бессмысленного и нелепого мира обыденности.
— Здравствуй, рада тебя слышать, — ответила Женя.
— Правда? — удивился Морис, в его непритворном удивлении было что-то невероятно трогательное. — А я каждый раз звоню тебе и пугаюсь.
— Пугаешься? Чего же? — спросила Женя.
— Того, что услышу в твоем голосе нотки равнодушия, привычки, профессиональной обязательности. Знаешь, профессионализм — страшная вещь.
— Почему? — не поняла Женя. Ей всегда нравился профессиональный подход к делу.
— А потому что профессионал в отличие от дилетанта теряет способность удивляться. Он смотрит на все привычными глазами. Он твердо знает, что ему делать, уверен в своей правоте. Попробуй переубеди профессионала. Охрипнешь, а толку не будет.
— Да, это правда, — согласилась Женя. Ее так и подмывало спросить Мориса, кем он работает. Но Женя твердо знала, что не должна выходить за рамки игры, которую они сами придумали. Ей оставалось только догадываться. Может быть, он дворник или сторож, который в свободное от работы время предается философским размышлениям или пишет гениальные картины. Вот бы посмотреть на них.
— Знаешь, Алина, — сказал Морис, — когда я только начал звонить тебе, я дал себе твердое обещание: никакого секса, никаких фривольных тем, никаких даже самых неявных напоминаний о телесной близости. Но, кажется, я переоценил свои возможности. Я уверен, что ты очень красивая. Иначе у тебя не было бы такого дивного голоса. Знаешь, что бы я хотел?
— Что? — тихо спросила Женя.
— Осторожно взять твою руку, дотронуться до твоих длинных пальцев, кажется, я так и вижу их перед собой. Я многое бы отдал за то, чтобы прижаться к ним губами…
Женя смотрела на свою ладонь, и ей казалось, что она видит ее глазами Мориса, что она чувствует тепло его губ. У нее перехватило дыхание, она не находила в себе сил ответить.
— А потом я бы дотронулся до твоего грустного лица, провел пальцем по твоим бровям, потом по ресницам, которые затрепетали бы, как бабочка в ладони. Почему ты молчишь? Ты слышишь меня?
— Да, — ответила Женя. Почему-то она была не в состоянии поддерживать этот разговор. Если бы она стала рассказывать Морису, что целует или обнимает его, их беседа сделалась бы похожей на все те бесконечные разговоры, которые она ведет со своими клиентами. А ей хотелось сейчас чего-то совершенно особенного. Морис понял ее.
— Можешь не отвечать, — сказал он, — мне важно, что ты слушаешь меня. Так редко встретишь в наши дни человека, который умел бы слушать. Ах, Алина, если бы ты знала…
— Что?
— Как я хотел бы увидеть тебя. Нет, ничего не отвечай, я знаю, что это невозможно. Я и не прошу о встрече. Я просто мечтаю о ней.
Кажется, Женя мечтала о том же самом.
Через несколько дней Морис возобновил разговор о встрече. Надо сказать, что Женя провела эти дни в непрестанном ожидании. Она была как в тумане, думала о таинственном обладателе приятного голоса, когда засыпала, просыпаясь, тотчас вспоминала о нем. Иногда она пыталась взять себя в руки и смеялась над тем, что так сильно увлеклась призраком.
«Я же ничего о нем не знаю, — убеждала себя Женя, — может быть, он урод с красивым голосом и хорошо подвешенным языком. Нет, уродливый человек не может быть таким милым, ласковым и уверенным в себе. Я бы непременно почувствовала, если бы с ним что-то было не так».
Женя вздохнула и попыталась представить себе Мориса. У нее ничего не выходило. То он казался ей широкоплечим блондином с крупными кудрями и темно-серыми глазами, то худощавым высоким брюнетом с тонкими чертами лица. Образ как-то расплывался, один только голос звучал четко и преследовал Женю все время, даже когда она не слышала его в телефонной трубке.
И все же Женя никогда бы не рискнула предложить Морису встречу. Она очень хорошо помнила основное правило работы в «Сезаме». Личная встреча — это единственное, в чем девушка должна отказывать своему клиенту.
Именно эту, хорошо заученную фразу, и произнесла Женя, когда Морис как бы невзначай обронил:
— А почему бы нам не пренебречь нашими оговоренными правилами и не посмотреть, наконец, друг на друга. — Отказ он воспринял очень спокойно, поговорил с Женей о каких-то пустяках, а потом неожиданно произнес: — Я знаю, что тебе нельзя самой договариваться о встрече с клиентом. Но ведь слушать тебе никто не запрещает. — Женя молчала, и Морису это молчание сказало о том, что Женя ничего против не имеет. — Допустим, я назначаю тебе встречу в каком-нибудь известном месте, например, у памятника Грибоедову рядом со станцией метро «Чистые Пруды». Пока можешь мне ничего не отвечать, подумай. Я знаю, ты смелая женщина. Такие, как ты, способны на поступки, иначе ты не стала бы работать в таком месте. В следующий раз я позвоню и повторю свое приглашение, — продолжал Морис, — тогда я назову тебе день и час, а ты придешь или… — он помолчал некоторое время, — или не придешь. Никто же тебя не неволит. Ты все решишь сама.